О переводе этих денег на тот момент я ничего не знала. Пол непрестанно убеждал меня, что именно он из последних денег оплачивает мои баснословно дорогие звонки ему и родителям, на деле это было так лишь отчасти. Основным «спонсором» моего заключения была моя семья, впрочем, как оказалось, и его бытовых расходов на жилье, арендованный автомобиль, съем жилья в Вашингтоне, продукты и походы на встречи по ресторанам. Мою сестру Марину, которая занималась переводами средств, он уговорил ничего мне об этом не рассказывать, обещая, что эта ситуация – временная и он вот-вот возьмет на себя все расходы.

Когда меня арестовали, у Пола на руках также оказалась моя кредитная карта одного из российских банков, которую он тоже без зазрения совести пустил в дело. Моя сестра только и успевала, работая без выходных по ночам в аэропорту в качестве продавца-консультанта, пополнять баланс кредитки. В конце концов баланс ушел в глубокий минус, банк стал требовать оплату долга и бешеные проценты, и тогда Марина, наконец, обратилась к Полу за объяснениями происходящего и попросила как-то помочь погасить долг. Он клятвенно пообещал это сделать «завтра», но оно не наступило ни на следующий день, ни через месяц, ни через два или три. В какой-то момент банк просто заблокировал кредитную карту, что вызвало искреннее возмущение моего благоверного. Все эти подробности я узнала намного позже, когда сестра, наконец, расплакавшись, все мне рассказала. Но до этого момента истины было еще далеко.

Чтобы выжить, на Западе нужно стереть себя и написать заново. В отличие от российского общества, пусть немного безалаберного и ленивого, но при этом более свободного и менее зажатого в тисках закона. Россия живет немного на ощупь, «по справедливости», в то время как Запад, словно бетон, в котором нужно застыть, принять его и раствориться в нем, безропотно благодаря Большого брата за все.

Крестик и коврик

Я никогда не жила в тюрьме недели или месяцы, я жила всего один день, потом еще один, и еще, и так далее. Российское консульство тем временем продолжало отвоевывать у вашингтонского изолятора все новые плацдармы, требуя соблюдения моих законных прав. Мне все-таки выдали очки уже через несколько дней вместо двенадцати недель, и консулы решили взять следующий рубеж – отстоять мои религиозные права.

– Мария, – сказал на очередной встрече российский консул Николай Пукалов. – В Вашингтоне есть православный приход. Если вы хотите, мы попробуем организовать вам встречу со священником.

– Я была бы вам очень благодарна, Николай Витальевич. Это бы меня очень поддержало.

– Хорошо, – кивнул Пукалов. – Мы попробуем.

Тем же вечером, как по волшебству, на пороге моей камеры появился тюремный капеллан – местный священник-протестант, совмещающий сан с обязанностями по соблюдению прав заключенных на свободу исповедания.

– Хотите ли вы исповедаться, заключенная Бутина? – начал пухлый чернокожий мужчина в футболке и джинсах с большим золотым крестом на шее.

– Нет, спасибо, я, пожалуй, воздержусь, – ухмыльнулась я в ответ. – Я бы хотела, чтобы мне предоставили право на исповедание моей веры. Я была крещена в православии.

– Что ж, – пожал плечами он. – Жаль. У нас в штатном расписании нет православных священников, потому если ваш священнослужитель надумает вас посетить, ему потребуется оформить соответствующие документы как волонтеру нашей тюрьмы. На это потребуется некоторое время…

– Ясно, – ответила я, понимая, что ждать этого придется, наверное, вечность. – Я подожду. Время у меня в избытке, знаете ли.

– Ну вот и договорились, – с облегчением вздохнул он. – Предметы религиозного культа я вам предоставить не могу. Христианские нательные кресты у нас под запретом, вот если бы вы были мусульманкой, тогда другое дело – мы бы выдали вам коврик.

Это утверждение полностью соответствовало тюремным правилам, которые я уже к тому времени в отсутствие другой литературы для чтения выучила почти наизусть.

– Могу ли я получить Библию? – поинтересовалась я.

– Посмотрим, что я смогу для вас сделать, – ответил он, поднимаясь с пластикового кресла и направляясь к выходу. И я поняла, что на поиски Библии, как и на «оформление документов» для визита православного священника, потребуется бесконечность.

Цена времени

«Мы никогда не задумываемся, какое великое изобретение – часы! По ним можно просыпаться, делать зарядку, ждать событий, ложиться спать, читать, принимать пищу и еще много-много всего замерять. Теперь каждый раз заглядываю на маленький экранчик будильничка, который бережно храню на столе около кровати. Вечером смотрела время, когда закончила читать – 10:54, ночью, когда принесли завтрак – 2:53, утром, когда вставать – 7:54, когда начала – 8:10 и закончила – 8:59 зарядку, когда пришла из душа 9:18, и после завтрака – 11:04. Каждый раз с нежностью думаю о моем хранителе времени», – эту запись я сделала в своем тюремном дневнике четвертого августа 2018 года, через девятнадцать дней после моего ареста, когда в моей жизни снова появились часы, которые я купила в тюремном магазине. Цифровые часы были на экранчике маленького, меньше ладошки, радиоприемника с прозрачным пластиковым корпусом, так были видны все внутренние органы моего радио – зеленые микросхемы, микроболтики, шурупы и соединяющие их провода. В комплекте с этим чудом китайских мастеров шли, наверное, самые дешевые в мире наушники с длинным тонюсеньким проводом. Все это великолепие, которое на воле стоило бы не больше десяти долларов, в тюремном магазине можно было купить не меньше чем за сто долларов.

С помощью моего сокровища можно было с трудом поймать несколько местных радиостанций и через шум расслышать магические звуки музыки. Я нашла радиостанцию с классической музыкой, и она стала моим спасением от давящего одиночества и нападавшего временами уныния, навеваемого беспросветным бесконечным серым дождем и еще более печальным моим положением. Слушая музыку, погружаться в мечты не хотелось – будущее было слишком туманно, чтобы мечтать, его у меня забрали, а вот прошлое, мои воспоминания – совсем другое дело, их у меня забрать не мог никто. Так я стала вспоминать яркие и радостные картины из моего детства.

Вот под звуки серенады Шуберта исчезли тюремные стены, и я под покровом ночи тихо прокрадываюсь в бабушкину кладовку или, как мы ее называли, темную комнату, полную зимних фуфаек, валенок, бархатных халатов, подушек и одеял, где стоит большой сундук, а в нем – дедушкина форма старшины советского военно-морского флота – темно-синяя фланелевая рубаха, черные брюки и ремень с латунной золотистого цвета пряжкой с пятиконечной звездой и морским якорем. Я аккуратно касаюсь рифленой поверхности пряжки и будто слышу гул волн Охотского моря у берегов острова Сахалин.